Признаюсь честно: ни малейшего проблеска скорби или сострадания в моей душе смерть Виталия Чуркина не вызвала. Тем, кто упрекнёт меня в жестокосердии, хочу задать вопрос: вы скорбели по поводу смерти Чикатило? Нет? Так вот, на Чуркине крови столько, сколько Чикатило даже и не снилось. Чуркин не убивал своими руками, это правда, но именно его и его шефа Лаврова стараниями создавалось дипломатическое прикрытие, под которым российская армия и контролируемые Россией боевики могли безнаказанно осуществлять агрессию в отношении Грузии и Украины. Жертвы этой агрессии — и на совести Чуркина тоже, и степень его ответственности гораздо выше, чем степень ответственности упырей Гиви и Моторолы, которым он теперь составит компанию в аду. Напомню, что на скамье подсудимых Нюрнбергского трибунала рядовых вермахта не было, а вот шеф нацистской дипломатии Иоахим фон Риббентроп отправился прямиком на виселицу.
По-видимому, подобные соображения не посещали голову Михаила Борисовича Ходорковского, который выразил соболезнования семье новопреставившегося бойца дипломатического фронта, заметив при этом, что последний "при другой власти принес бы гораздо больше пользы России".
Будучи по своим убеждениям правым консерватором, я всегда верил и верю в то, что человек, как существо, наделённое волей и разумом, несёт ответственность за себя и свои поступки. Это один из ключевых водоразделов между правыми и левыми, по мнению которых человека формирует среда, а бытие определяет сознание. В понимании левых от индивида ничего не зависит, а потому он ни за что и не отвечает. Стоит ли говорить, что построить на подобном идеологическом фундаменте свободное общество невозможно.
Ходорковский с головой выдаёт себя как завзятого левака, когда перекладывает ответственность с конкретного Чуркина на абстрактную "власть". Вернее сказать, вопрос об ответственности Чуркина у него даже не возникает.
Каждый из нас постоянно должен делать свой выбор, в большом или в малом. И выбор этот делается не в каких-то идеальных условиях, а в существующих реалиях путинской России. Кто-то, делая этот выбор, отказывается от выгодной карьеры, чтобы не отказываться от своих убеждений. Кто-то, как Ильдар Дадин, идёт за эти убеждения в тюрьму, кто-то вынужден покинуть свою родную страну и жить на чужбине. Власть может быть сколь угодно преступной, но перекладывать на неё ответственность за поступки и решения отдельных людей — верх инфантилизма и неуважения к человеческой личности. Напротив, власть может существовать и совершать преступления лишь постольку, поскольку подавляющее большинство граждан действием или бездействием выражают своё согласие с таким положением дел.
Чуркин тоже сделал свой выбор. Он осознанно пошёл на службу режиму, и ответственность за это решение — лишь на нём одном.
Может показаться странным, что Ходорковский, сам заплативший высокую цену за верность своим принципам, с такой лёгкостью готов освободить от ответственности Чуркина. Однако в действительности никакого противоречия здесь нет. Ходорковский по своей ментальности — абсолютно советский человек, и система ценностей у него — советская. Советский человек способен на благородство и самопожертвование, но при этом он остаётся коллективистом, а значит понимание индивидуальной ответственности ему недоступно.
А ещё советский человек — всегда государственник, для него государство — не инструмент, а самостоятельная ценность. В этой логике служение государству — дело по определению достойное и благородное. Мысль о том, что государство может быть преступным или нелегитимным, находится за пределами понимания советского человека. Подозреваю, что именно здесь и стоит искать причину симпатий Ходорковского к Чуркину. Покойный служил государству, верховному божеству советских людей. Одного этого достаточно, чтобы Ходорковский относился к нему с трепетом. Единственное, что печалит Михаила Борисовича, это то, что Чуркин принёс государству не так много пользы, как мог бы при другой власти.
Впрочем, признаюсь, от Ходорковского ничего другого я и не ждал. Несколько удивила — и удивила неприятно — позиция Андрея Борисовича Зубова, также видящего в Чуркине скорее жертву, нежели преступника. Настоящий русский интеллигент (редкий случай, когда я употребляю это слово без иронии) Зубов уж точно не является носителем советской ментальности. В отличие от Ходорковского, он не обходит стороной проблему нравственного выбора и не снимет с Чуркина ответственности, признавая, что "Виталий Иванович по-советски взял под козырек. У него не хватило сил подать в отставку, остаться свободным человеком в несвободной стране. Он выбрал несвободу в угоду устроенному быту и ложно понимаемому патриотизму".
Так почему ж Андрей Борисович говорит о Чуркине как о ещё одной жизни, загубленной системой, тем самым до некоторой степени уравнивая верного солдата путинского режима и его (режима) жертв?
Осмелюсь предположить, дело здесь вот в чём. Современная Россия находится в состоянии холодной гражданской войны. У войны, даже у холодной, свои законы, очень сильно отличающиеся от законов мирной жизни. В мирной жизни сострадать и сопереживать политическому оппоненту вполне естественно, ведь он является, в первую очередь, человеком и соотечественником, а уж только потом — политическим оппонентом. Радоваться его смерти было бы аморально и бесчеловечно.
На войне же нет политических противников, а есть враги. Путин и его клика, включая дипломатическую обслугу, — враги, оккупировавшие Россию, точно так же, как они оккупировали Донбасс и Крым. Радоваться смерти врага и оккупанта — естественно для человеческой природы.
Проблема в том, что нормальному мирному человеку очень тяжело психологически принять и признать то обстоятельство, что в России идёт холодная гражданская война. Соответственно, многие противники режима занимаются самообманом, делая вид, что войны нет, и пытаются руководствоваться правилами мирной жизни. В условиях обычной, "горячей" войны такой самообман невозможен — никто не может игнорировать падающие на головы бомбы. В условиях холодной войны, напротив, заниматься самообманом можно бесконечно долго, вот только ничего хорошего из этого не выйдет: нельзя выиграть войну, не признавая самого её факта.
Когда российская армия вторглась в Грузию, мне хотелось плакать от бессилия и стыда: от лица моей страны совершалось преступление, гибли невинные люди, а я ничего не мог сделать, чтобы это предотвратить. В это время Виталий Иванович Чуркин в Совбезе ООН цинично лгал о "грузинской агрессии" и "принуждении к миру". Когда Россия напала на Украину, плакать мне не хотелось, к тому времени я уже забыл, как это делается, но боль и трагедия украинцев были и остаются моими болью и трагедией.
Когда я узнал о смерти Чуркина, я налил себе рюмку коньяка и с удовольствием выпил. За то, чтоб не последний.
