Помните ответ Иосифа Бродского на вопрос судьи Савельевой: "А кто вам сказал, что вы поэт?"
— Я думаю, это от Бога, — не задумываясь, серьезно произнес Бродский, наверняка сам себе не раз задававший этот вопрос.
А теперь вспомните слова апостола Павла о власти, произнесенные за две тысячи лет до суда над Бродским: "Всякая власть от Бога".
Сказано тоже всерьез, и как мы видим, оказалось, что надолго.
В том, что апостол Павел глубоко размышлял о природе власти, сомневаться не приходится.
А мне, если я с доверием отнесусь к этим ответам современного советского поэта и древнееврейского проповедника, придется согласиться с тем, что у поэзии и власти один источник. Правда, можно сказать, что этот источник вообще у всего сущего. Но давая эти свои ответы, поэт и апостол говорили не обо всем сущем, а именно о поэзии и власти.
Значит, поэт чувствует нечто такое, что может дать почувствовать только Бог и чего другим не дано. И точно так же властитель чувствует нечто такое, что может дать почувствовать один только Бог и чего другим не дано...
Меня всегда удивляла история со звонком Сталина Пастернаку, когда Сталин поинтересовался мнением Пастернака о художественных достоинствах поэзии Мандельштама.
Да какая Сталину разница, думал я. Ну, допустим, Мандельштам — гений поэзии — так что? Слабо Сталину гения поэзии расстрелять? В чем проблема?
Но если власть от Бога и поэзия от Бога, то проблема, которая должна ее смущать, у власти есть.
Ведь очевидно, что эту самую благодать Божью одинаково должны бояться потерять и поэт, и властитель, не могущие не чувствовать, что без этой благодати один перестает быть поэтом, а другой властителем, хотя один при этом может продолжать сочинять и публиковать стихи, а другой — продолжать занимать трон и издавать указы.
Но это уже не будет ни поэзией, ни властью.
А чем же тогда?
А именно тем: не-властью, не-поэзией.
И тут слышится искреннее недоумение булгаковского персонажа: "Но позвольте, как же он служил в очистке?"
Этому булгаковскому персонажу было проще, чем самому Михаилу Булгакову, потому что бывший служащий очистки явно потерял человеческий облик. А как быть, когда те, кто продолжают считаться поэтами и властителями, не то что явным образом не теряют человеческого облика, но, напротив, внешне становятся все респектабельней и респектабельней. Как узнать, что перед вами не-властитель и не-поэт? К разрешению этой задачи не раз обращались философия и литература, вспомнить хотя бы "Тень" Евгения Шварца.
Но, пожалуй, прямой и совсем неутешительный ответ дает Мераб Мамардашвили в лекциях о Прусте: "И самое главное, что внутренняя разница, или отличие, между ложью и истиной, не существуя внешне (не существуя в словах и предметах, предметы лжи и истины похожи, неотличимы), предоставлена целиком некоему особому внутреннему акту, который каждый совершает на собственный страх и риск".
Вы, конечно, поняли, о чем речь. Никаких верных внешних признаков того, что эта поэзия от Бога и что эта власть от Бога, не существует. И для того, чтобы распознать не-поэзию в поэзии и не-власть в обличии власти, вы должны совершить некий духовный или интеллектуальный акт, причем исключительно на свой страх и риск.
Собственно, почему я назвал ответ Мераба Мамардашвили неутешительным? Возможно, именно в этом ответе заключена сама суть человеческой свободы, если ты сам, и только сам, принимаешь решение о подлинности сущего, при этом зная, чем рискуешь.
Такие дела.
