Был ты видом — довольно противен.
Сердцем — подл…
Но — не в этом суть:
Исторически прогрессивен
Оказался твой жизненный путь.
Наум Коржавин, "Иван Калита"
Хотя в последнее время моё внимание было сосредоточено, по большей части, на событиях, разворачивающихся в США на фоне неожиданной победы на президентских выборах Дональда Трампа, было бы категорически неправильно совсем забывать о происходящем на Родине, а также в ближайших её окрестностях. Как известно, в этом месяце в Хельсинки состоялась учредительная конференция движения Открытая Россия — политической организации, создаваемой при непосредственном участии, я бы даже сказал, под патронажем Михаила Борисовича Ходорковского. Незадолго до этого на интернет-сайте Открытой России был опубликован доклад "Россия — пять шагов в будущее. От умирающей империи к национальному (конституционному) государству" — своего рода идеологический катехизис создаваемого движения. Доклад написан рабочей группой Открытой России и Института современной России под руководством Владимира Пастухова.
Сам факт того, что Ходорковский и его соратники серьёзно относятся к идее национального государства, заслуживает всяческого одобрения. На этом, впрочем, мои позитивные впечатления от знакомства с докладом заканчиваются. Авторы доклада мыслят в парадигме, которую я бы назвал "наивным прогрессизмом". Прежде, чем перейти собственно к анализу доклада, я хотел бы подробнее остановиться на этой парадигме. Она предполагает взгляд на историю как на некий строго детерминированный, однонаправленный процесс, в рамках которого общество движется от "плохого" к "хорошему" (что при этом объявляется "плохим", а что — "хорошим", зависит от точки зрения конкретного наблюдателя). Классический образчик подобного взгляда на историю представляет марксизм, рассматривающий исторический процесс как последовательную смену общественных формаций, финалом которой должно стать построение коммунизма.
Впрочем, марксисты — далеко не единственные, кто смотрит на историю подобным образом. Известный американский мыслитель Фрэнсис Фукуяма в своё время объявил построение либеральной демократии неизбежным и закономерным "концом истории" (справедливости ради следует отметить, что сам Фукуяма признал впоследствии, что несколько поторопился с констатацией наступления "конца истории"). Представители так называемой вигской историографии в Великобритании также рассматривали историю как неуклонное и неизбежное движение к свободе, гуманизму и просвещению.
Строго говоря, корни такого мировоззрения можно отыскать в христианстве, провозглашающем неизбежность Второго пришествия Христа, которое будет означать полное и окончательное торжество добра над злом. Есть, однако, очень существенная разница между христианской эсхатологией и светским наивным прогрессизмом. Христианская концепция — метафизическая по своей природе, она выходит за пределы мира человека и связывает неизбежность победы добра с действием высшей силы, более того, эта победа добра, в соответствии с христианскими представлениями, должна наступить уже после того, как земная история человечества, в привычном для нас понимании, завершится. Светские же прогрессисты, напротив, полагают, что победа добра неизбежна в силу неких закономерностей, имманентно присущих собственно человеческому обществу.
При этом, если христианское вероучение, по определению, относится к области принципиально непознаваемого, а значит его невозможно подвергнуть критическому анализу, в него можно либо верить, либо не верить, то светский прогрессизм претендует на "научность" и "рациональность", а значит вполне может быть предметом критического анализа.
Основная проблема наивного прогрессизма в том, что он очень плохо согласуется с историческими фактами. Так, XX век, который, по логике прогрессистов, должен был быть более гуманным и свободным, нежели предшествовавший ему XIX век, ознаменовал собой погружение человечества в невиданные до той поры глубины варварства, насилия и аморализма. Если бы жившему в середине XIX столетия мирному немецкому бюргеру сказали, что просвещённые немцы, спустя каких-то сто лет, будут сжигать евреев в печах и делать из их кожи абажуры для ламп, этот бюргер счёл бы подобные предсказания бредом сумасшедшего. Для немецкого общества позапрошлого столетия (при том, что антисемитские настроения в Германии были весьма распространены и тогда) подобная тотальная дегуманизация была просто немыслима.
Перенесёмся ещё дальше в прошлое, в эпоху распада Римской империи. Современному человеку, возможно, трудно представить, каких высот в области культуры и технологии достиг древний Рим, и насколько глубокий откат от этих высот последовал вслед за его упадком. Вот что пишет Уинстон Черчилль в первом томе своей "Истории англоязычных народов" о том времени, когда Британия была римской провинцией: "На протяжении трех столетий Британия, смирившаяся с римской системой, переживала во многих отношениях самые спокойные и самые просвещенные времена, когда-либо выпадавшие ее обитателям… В этот период, почти равный тому, который отделяет нас от правления королевы Елизаветы I, зажиточные люди в Британии жили лучше, чем когда-либо потом вплоть до конца викторианских времен. С 400 по 1900 гг. ни у кого не было центрального отопления и лишь немногие имели горячие ванны. Богатый гражданин, строивший загородный дом, считал обогрев само собой разумеющимся делом. В течение полутора тысяч лет его потомки жили в холодных, не обогреваемых жилищах, радуясь время от времени жару огромных костров. Даже сейчас (впервые опубликовано в 1956 г. — В.А.) относительно меньшая доля населения обитает в домах с центральным отоплением, чем в те давние времена. Что касается ванн, то они совершенно исчезли до середины XIX века. На протяжении всех этих долгих и унылых веков холод и грязь сопутствовали даже самым удачливым и высокопоставленным гражданам страны".
Более того, жизненный уклад многих народов, вопреки всем представлениям о неизбежности "социального прогресса", вообще не менялся на протяжении веков, а то и тысячелетий, и единственным фактором, заставившим эти народы пробудиться от "исторической спячки", оказалось соприкосновение с внешней силой — европейскими колонизаторами.
Наивный прогрессизм обязан своим возникновением склонности человека искать в окружающей его действительности закономерность независимо от того, существует ли эта закономерность на самом деле. Это свойство человеческого разума, например, используется в так называемом тесте Роршаха, когда психиатр показывает человеку чернильные пятна и предлагает ему рассказать, что он видит. Человек может разглядеть в этих пятнах животных, растения, людей и много чего ещё, но все эти картины создаются лишь его мозгом, в действительности, перед его глазами — просто бесформенные кляксы и ничего более. Не будь человек наделён способностью различать паттерны и закономерности, он не смог бы познавать мир, но эта же способность часто служит причиной возникновения заблуждений, когда мы находим паттерны и закономерности там, где их нет.
Многие политики, особенно левого толка, любят прогрессистские концепции, поскольку те позволяют им объявить точку зрения оппонента не просто неправильной с точки зрения морали или же прагматических соображений, но и самим ходом исторического развития обречённой на поражение. В частности, Барак Обама любит обвинять своих противников в том, что они находятся "на неправильной стороне истории". Советские жрецы марксизма-ленинизма также неустанно предрекали "крах мировой капиталистической системы", пока не рухнул сам СССР, ознаменовав тем самым тотальное интеллектуальное, идеологическое и моральное банкротство марксистской философии.
Прогрессисты игнорируют тот простой факт, что человек — существо, наделённое свободой воли, а значит человеческое общество не может иметь некоего раз и навсегда предначертанного пути развития, поскольку тот путь, по которому человечество в действительности продвигается в будущее, зависит от множества решений, ежедневно принимаемых множеством людей, обладающих, как было сказано, свободой воли. Можно говорить о наличии некоторых закономерностей в функционировании отдельных социальных организмов и даже строить на базе этих закономерностей прогнозы с достаточно высокой вероятностью их реализации (например, наблюдая на ранних стадиях развития путинского режима за тем, как он выстраивает собственную легитимность, апеллируя к советской державной мифологии, можно было обоснованно предполагать, что однажды этот режим в силу собственной внутренней логики предпримет агрессивные попытки восстановить СССР хотя бы в усечённом виде), однако утверждать, будто существует некий универсальный принцип, определяющий вектор развития всего человечества, столь же абсурдно, как претендовать на открытие философского камня, способного превращать свинец в золото.
Также прогрессисты упускают из вида, что принимаемые человеком решения определяются его системой ценностей. А та, в свою очередь, во многом зависит от культурной среды, в которой сформировался человек. Свобода, верховенство права, уважение к правам личности, гуманизм — всё это ценности Западной цивилизации, они сформировались не в вакууме, а в рамках определённой культуры, и культура эта — изначально христианская (а точнее — иудео-христианская). Разрушение этой культуры, распад иудео-христианской её основы могут повлечь за собой и отказ человечества от гуманистических западных ценностей, благодаря которым (а не каким-то мифическим "законам истории"), собственно, и стало возможно то, что принято сегодня называть "социальным прогрессом".
После столь длительного отступления (надеюсь, читатель простит меня за него) перейдём собственно к анализируемому докладу. Уже на первых страницах его авторы выдвигают следующий тезис: "На горизонте, пусть еще окутанная туманом, замаячила заветная цель многих поколений — возникновение универсальной планетарной цивилизации". Прогрессистам с их универсализмом цель создания "планетарной цивилизации" может представляться вполне естественной, но если понимать, что система ценностей и образ жизни каждого конкретного народа определяются, прежде всего, его культурой, то становится очевидно, что подобное всепланетное единение не только не является некой закономерной целью, но и, по крайней мере на текущем этапе развития человечества, крайне опасно и нежелательно, поскольку может привести к разрушению культурного фундамента Западной цивилизации.
Есть особая ирония в том, что российские прогрессисты предаются мечтам о планетарной цивилизации в тот самый момент, когда народы стран Запада начинают осознавать (или, по крайней мере, интуитивно ощущать) всю пагубность подобного универсализма и предпринимают первые робкие попытки сопротивляться ему, вступая при этом в конфликты с собственными элитами (примерами подобных конфликтов являются Brexit и избрание Дональда Трампа президентом США).
Однако пика абсурда авторы доклада достигают, когда, излагая своё видение российской истории, достигают советского периода. В соответствии с догматами прогрессизма, СССР — шаг вперёд по сравнению с дореволюционной Россией, однако как можно найти хоть что-то хорошее в советском государстве-монстре, которое Рональд Рейган абсолютно обоснованно назвал "империей зла"?! Пытаясь решить эту задачу, авторы в полной мере уподобляются советским историкам, доказывавшим в своё время "прогрессивность" таких персонажей, как Иван Калита или его тёзка Иван Грозный (именно над этими историками иронизирует Наум Коржавин в своём стихотворении, строки из которого взяты в качестве эпиграфа к данному тексту).
Разумеется, они не могут полностью обелить СССР, называя его одной "из самых кровавых и самых неоднозначных диктатур в истории человечества". Однако, воистину, надо обладать очень своеобразной системой нравственных ценностей, чтобы назвать режим, уничтожавший людей в промышленных масштабах, "неоднозначным". Мне-то, по простоте душевной, казалось, что он заслужил вполне однозначную оценку. В чём же видится авторам "неоднозначность" СССР?
Оказывается, результатом советского эксперимента "стал мощный технический прогресс в соединении с глубочайшим нравственным регрессом". Что касается нравственного регресса, тут с авторами невозможно не согласиться, но неужели они всерьёз полагают, что без советской власти в России не было бы технического прогресса? Представим на секунду, что Россия избежала бы катастрофы 1917 года. Из страны не уехали бы такие люди, как гениальный авиаконструктор Игорь Сикорский (построивший в 1912-1914 годах абсолютно уникальные для своего времени тяжёлые четырёхмоторные самолёты "Русский витязь" и "Илья Муромец") и "крёстный отец" телевидения Владимир Зворыкин, не сгноили бы в сталинских лагерях выдающегося учёного-генетика Николая Вавилова. Другие талантливые и образованные люди, на перечисление даже малой части имён которых ушла бы не одна страница, не были бы убиты или изгнаны из своей страны. Так вот, по логике авторов доклада получается, что если бы в отсутствие советской власти все эти люди продолжали отдавать силы своему призванию у себя на Родине, никакого научно-технического прогресса в России не было бы, но советская власть, лишившая страну их талантов, каким-то парадоксальным образом стала причиной бурного научно-технического прогресса.
Конечно, логичнее было бы сделать вывод, что тот научно-технический прогресс, что имел место в СССР, происходил не благодаря, а вопреки советской власти. Уже на следующей странице авторы и сами приходят к подобному выводу: "Сталинским репрессиям нет и не может быть оправдания. Ущерб, нанесенный ими русскому обществу, не компенсируется никакими мнимыми историческими достижениями режима. Все исторически значимое, что было сделано русским и другими народами России в эпоху сталинизма, было сделано не благодаря, а вопреки бездарному и жестокому правлению. Приписывание Сталину заслуг русского и других народов России недопустимо. Мы можем только догадываться, каких бы высот достигла Россия, если бы творческая энергия людей не была стреножена несколькими десятилетиями террора".
Непонятно лишь, почему этот вывод они делают только применительно к сталинским десятилетиям. Сталинизм был пиком советизма, его квинтэссенцией. Все характерные черты советского строя достигли в это время своего наиболее яркого проявления, однако и остальные периоды советской эпохи несли на себе те же самые родовые черты, что и сталинизм, просто в существенно смягчённой форме. Тем не менее, тезис о том, что все исторически значимое, что было сделано русским и другими народами России, было сделано не благодаря, а вопреки бездарному и жестокому правлению, вполне можно распространить на всю советскую эпоху. Увы, авторы доклада сделать этого не могут, ведь это пошло бы вразрез с догмой о "прогрессивности" СССР.
Находят они мифическую неоднозначность и в социальных процессах советской эпохи: "Безусловным достижением большевизма является разрыв с архаичным укладом русской жизни, с социальными предрассудками и барьерами, провозглашение светского характера республиканской по своей форме власти. В то же время, большевизм поставил на место отвергнутой им старой религии античеловечную по своей сути утопическую ересь коммунизма, создал новую "теократию безбожников", чем окончательно подорвал как государственные, так и нравственные основы русского общества".
Христианство ("старая религия" в терминологии авторов-прогрессистов) — это главное связующее звено, соединяющее Россию с Западной цивилизацией. Периодически возникающие в истории России проблемы с самоидентификацией себя как западной страны связаны, прежде всего, с тем, что Россия была в своё время лишь поверхностно христианизирована. Здесь я вынужден повторить то, о чём уже писал прежде: "В русском массовом сознании христианство, даже спустя много веков после его принятия, так и не смогло полностью вытеснить язычество. Русский человек одновременно с верой во Христа сохранял веру в леших, домовых и кикимор, что являлось прямым отголоском язычества. Эти две веры как бы существовали в "параллельных пластах" его сознания. В принципе, в этом не было бы ничего страшного или специфически-российского (те или иные пережитки языческих верований долгое время сохранялись, да и по сей день иногда проявляются у многих христианских народов), если бы не богоборчество установившегося в 1917 году оккупационного большевистского режима.
Большевики утвердили атеизм в качестве государственного квазирелигиозного культа. Пропагандой и репрессиями они уничтожали христианское наследие России. При этом языческие пережитки сохранялись, поскольку их никто не воспринимал всерьёз, а значит никто с ними всерьёз и не боролся. Когда же советский режим стал клониться к закату и хватка государственного атеизма ослабла, языческие суеверия хлынули наружу: советский человек сразу поверил и в барабашек, и в летающие тарелки, и в телевизионных "целителей".
Многие стали ходить в церковь, но концентрировались при этом лишь на внешней, обрядовой стороне, оставаясь при этом полностью невежественными в богословских вопросах, то есть, по сути, оставаясь язычниками, только с крестиками на шеях. При этом сама РПЦ пошла по пути наименьшего сопротивления: вместо того, чтобы заниматься религиозным просвещением, что неизбежно оттолкнуло бы какую-то часть прихожан, не готовых к напряжённой духовной работе, церковь сосредоточила свои усилия на продвижении в массы нехитрой идеи "русский — значит православный", что позволило во вчера ещё насквозь безбожной стране в разы увеличить число людей, называющих себя православными (но остающихся в душе язычниками)".
Большевистская дехристианизация надорвала (надеюсь, не разорвала окончательно) связь России с Западным миром и, как справедливо отмечают сами авторы доклада, подорвала нравственные основы русского общества. Это культурная и моральная катастрофа, в которой нет абсолютно ничего неоднозначного.
Равным образом нет ничего неоднозначного в том, что постепенный процесс преобразования российского самодержавия в конституционную монархию (Манифест 17 октября 1905 года и Основные государственные законы Российской империи 1906 года стали, фактически, первой действующей российской Конституцией, а за несколько десятилетий до этого судебная реформа Александра II установила такой уровень независимости правосудия, к какому Россия не приблизилась даже в относительно свободные 90-е годы прошлого века) был прерван революцией 1917 года, установившей "республиканскую по форме" — и деспотическую по содержанию — власть. Конечно, с точки зрения наивного прогрессизма, республика, даже формальная, по определению лучше монархии (жаль что отставшие от жизни британцы так об этом до сих пор и не догадываются), но любому свободному от прогрессистких догм здравомыслящему человеку очевидно, что Россия после 1917 года стала на несколько порядков менее свободной страной, чем была до этого. Никакие внешние республиканские декорации не способны отменить этот факт.
Что касается слома социальных барьеров, то этого советской власти действительно удалось добиться. Но удалось добиться лишь ценой установления всеобщего равенства в бесправии (строго говоря, равенство, если оно понимается шире, чем формально-юридическое равноправие, только таким и бывает).
Наконец, о якобы достигнутом большевиками разрыве с архаичным (в основе своей допетровским и, в значительной степени, дохристианским) укладом русской жизни. В прошлом мне уже доводилось оспаривать позицию Владимира Пастухова — руководителя рабочей группы Открытой России — по этому поводу: "Большевики, придя к власти, формально уничтожили крестьянскую общину, однако распространили лежавшие в её основе принципы (отрицание автономии личности и частной собственности) на всю страну. "Советский строй был своего рода "генно-модифицированным" социальным продуктом. Большевизм привил к широкому крестьянскому стволу веточку западного модернизма", — пишет Пастухов. При этом он игнорирует то обстоятельство, что из всех возможных "веточек западного модернизма" большевики выбрали самую коллективистскую — марксизм. Марксистская философия, будучи по своему происхождению продуктом западной общественно-политической мысли, претендующим на модернизм, полностью совпадает с архаичным мировоззрением крестьянина-общинника в своём отрицании автономии личности и частной собственности. Таким образом, эта "прививка" не привела к сколько-нибудь существенному изменению социокультурного фундамента архаичной России. В то же время, большевики полностью уничтожили формировавшееся на протяжении двух столетий "европейское сословие", а с ней и европейскую Россию ("мир барина").
На первый взгляд, большевики осуществляли масштабную модернизацию наподобие петровской, в действительности же, они вернули Россию в допетровское, "доевропейское" состояние. Пресловутый Homo Soveticus, при всех разительных внешних отличиях, во многих принципиальных аспектах остался всё тем же допетровским московитом. Большинство социальных институтов СССР — от школы до армии и тюрьмы — представляли собой вариации на тему крестьянской общины с неизменной круговой порукой и пренебрежением к индивидуальности".
Авторы доклада утверждают: "То, что происходит в современной России, — это не пересмотр итогов перестройки, это даже не пересмотр результатов большевистской революции, а попытка изменить парадигму развития русского общества, заложенную Петром I". Они ошибаются. Попыткой изменить парадигму развития русского общества, заложенную Петром I, была как раз большевистская революция, а нынешний режим лишь продолжает линию большевиков.
Рассматривая историю России как непрерывный процесс через призму прогрессистского мировоззрения, авторы доклада не замечают и не понимают того, что в 1917 году произошла не просто смена власти, а уничтожение российской государственности и построение на территории исторической России принципиально иного государства. Это непонимание становится особенно заметным, когда вторы доходят до участия СССР во Второй мировой войне (сами авторы предпочитают пользоваться традиционным для советской историографии термином "Великая отечественная война"): "Победа в Великой Отечественной войне является одним из важнейших событий русской истории и главным событием XX века для России. С нее начинается отсчет новой эпохи. Результатом победы стало рождение "советской цивилизации", без которой никогда бы не было перестройки и, следовательно, современной России…
Советский народ — не миф, а новая послевоенная реальность России. Это была первая попытка сформировать русскую нацию не на сугубо этнической или сугубо религиозной (идеологической) основе, а на сублимате чувства "гражданственности". Однако, чтобы стать нацией, "советскому народу" не хватило уважения к человеку и его свободе".
Да простит меня читатель, но я вновь вынужден прибегнуть к самоцитированию: "Использование термина "Великая Отечественная война" является очень характерным маркером, позволяющим отличить носителя российской (русской) идентичности от носителя идентичности советской. Употреблять в своей речи, письменной или устной, этот термин может только советский человек. Для русского человека назвать ту войну Великой Отечественной немыслимо, поскольку, во-первых, государства Россия в годы Второй мировой войны просто не существовало. СССР, принимавший участие во Второй мировой войне в 1939-1941 годах в качестве де-факто союзника нацистской Германии, а в 1941-1945 годах — в качестве участника антигитлеровской коалиции, никогда не был правовым и историческим преемником Российского государства, существовавшего до 1917 года, он был государством-паразитом, созданным большевиками на территории исторической России после того, как они уничтожили российскую государственность.
Во-вторых, значительное число, по меньшей мере, сотни тысяч, русских людей в 1941-1945 годах сражались против СССР на стороне держав "оси". Можно не разделять их позицию (автор этих строк и сам не вполне её разделяет), можно даже осуждать этих людей, но отрицать сам факт, что во Второй мировой войне русские сражались и на той, и на другой стороне, невозможно. Соответственно, война эта была для русского народа не отечественной, а гражданской.
Великой Отечественной могли бы назвать свою войну, например, британцы, которые всем своим отечеством защищались от иноземного тирана. Для русских всё было гораздо трагичнее: лишённые собственной государственности, они принуждены были убивать друг друга, сражаясь на стороне одного из двух одинаково враждебных России людоедов".
Непонимание авторами доклада границы между "русским" и "советским", их наивное представление о возможности построения "русской нации" на базе "советской цивилизации" с головой выдают в них носителей советского менталитета.
Нынешний президент России Путин, говоря о принципах, на которых должно, по его мнению, строиться преподавание истории в нашей стране, неоднократно подчёркивал, что главным из них должен быть принцип "непрерывности" российской истории: менялось только название государства (Российская империя, СССР, Российская Федерация), суть же этого государства оставалась и остаётся неизменной. Буквально на днях один из верных путинских соколов, Александр Залдостанов (он же — байкер Хирург), предложил дополнить российский герб колосьями с советского герба и красной пятиконечной звездой. Ровно для того, чтобы подчеркнуть "непрерывность".
Нетрудно заметить, что авторы доклада Открытой России мыслят в той же самой интеллектуальной парадигме "непрерывности" российской истории, что и Путин с Залдостановым. Они, правда, позволяют себе лёгкое диссидентство, называя советский период "неоднозначным" (ну так и Путин иногда неодобрительно высказывается об отдельных перегибах советской власти), но, подобно Путину, предлагают строить новую Россию на фундаменте "советской цивилизации". Однако на этом фундаменте невозможно построить ничего, кроме очередной инкарнации человеконенавистнического и тоталитарного советского режима. Примерно с тем же успехом немцы после Второй мировой войны могли бы строить демократическую правовую Германию на фундаменте Третьего рейха (они бы, возможно, и попробовали, но, слава Богу, оккупационные власти союзников не дали им такой возможности).
Таким образом, идеологические расхождения между путинским режимом и Открытой Россией Ходорковского носят, по большому счёту, не сущностный, а сугубо стилистический характер.
Без разрыва с советской традицией и понимания, что никакое строительство российского (или русского) национального государства невозможно без восстановления разорванной преемственности с исторической Россией, у оппозиции нет никаких шансов на успешное противостояние власти. Более того, без этого у русского народа нет никаких шансов на освобождение из неосоветского рабства.
