Чувство неизвестности холодит нам лица и, когда ожидаешь, что вот что-то наступит или нагрянет, жизнь искрит. Вроде бы всё еще по-обычному длится, и булочная рядом спокойна и великодушна, но внутри нас бьет ток, как перед наступающим грозовым облаком, которое рано или поздно закатит скандал. В 1916 году по Петербургу все метались, как ежи. "Самый воздух был пропитан сумасшедшими шпагоглотальными идеями" (А.Ветлугин // Русский голос. Нью-Йорк, 1923. 3 апреля). 1917? "На улицах возбуждение (на углах кучки, в трамвае дамы разводят панику…) (А.Блок. Дневник. М., 1989, с.249..").
А уж как метались в 1881 году! "Наступило затишье… Общественное мнение толковало его как затишье перед грозой. Само правительство… ожидало новых трагических событий. Напряженное ожидание было… признаком общественного настроения того времени… Никто не знал, в какой момент и в какой форме загремит удар" (В.Фигнер, Запечатленный труд, т.1).
6 июня 1941 г. Ольга Берггольц, ее "Запретный дневник". "Надо поцвести, покрасоваться… Чувство временности, как никогда. Чувство небывалого надвигающегося горя, катастрофы, после которой уже не будет жизни".
Ну что ж, нам тоже предназначено тревожиться, но, может быть, не о гибели, а о медленном, завистливом существовании, когда, оглядываясь на проносящиеся мимо другие народы и государства, зависть берет от скорости перемен, от чувства той, настоящей, великолепной неизвестности, когда поднимаешься всё выше и дышишь всё свободней на высоте.
А наша неизвестность – она с чувством угнетения, с поволокой горчицы, когда не выбраться из-под утюга, который шипит и медленно ползет – но вот куда, ему самому неизвестно.
! Орфография и стилистика автора сохранены
