В 1931 году Олимпийский комитет решал, где проводить летние игры в 1936. За это право боролись Берлин и Барселона, и Берлин выиграл. Интересно, что от Барселоны отказались в основном потому, что в Испании была непонятная политическая ситуация, — не то что в Германии. А через два года в Германии пришли к власти нацисты.
Сегодня вроде бы совершенно ясно, что нацизм и олимпийское движение, прославляющее мир, дружбу между народами, равенство всех людей всех цветов кожи, — это совершенно несовместимые вещи, но почему-то в тот момент эта мысль пришла в голову далеко не всем.
Конечно, как только нацистский режим начал демонстрировать миру свое лицо, раздались разговоры о том, что надо перенести Игры. Но Гитлер и все его окружение очень хотели провести у себя такое мощное спортивное мероприятие. Спорт для нацистов, с их культом силы, был невероятно важен, нужно было противопоставить "истинных арийцев" — мощных, сильных — всяким слабакам.
В 1935 году, когда возникло предположение, что еврейских и чернокожих спортсменов не пустят в Берлин, американская олимпийская ассоциация предложила все-таки перенести Олимпиаду. Предлагалась интересная замена — Рим. В общем-то, опять же с точки зрения сегодняшнего дня, менять Гитлера на Муссолини — это шило на мыло. Но немцы заверили, что все будет хорошо и всех пустят. В Германии даже уменьшили антисемитскую пропаганду и на время сняли плакаты вроде "Евреев здесь не ждут". "Как здорово! — воскликнули многочисленные доверчивые люди, — вот оно, воздействие мирового сообщества!" В немецкую сборную включили одну еврейку — фехтовальщицу Хелен Майер. Потом, получая медаль, она отсалютовала "Хайль Гитлер".
А немцы всеми силами готовились к Олимпиаде. Они, кстати, придумали эстафету олимпийского огня — от Греции до Берлина, как и во всех последующих Играх, факел передавали знаменитые спортсмены, а по Берлину его пронес легкоатлет Зигфрид Эйфриг — избранный не столько за свои достижения, сколько за внешность истинного арийца. Он зажег огонь в двух вазах, окруженных флагами со свастиками.
На открытии олимпиады команды проходили мимо трибуны, где находился Гитлер, — и многие, не только немцы, приветствовали фюрера все тем же поднятием руки. Выдающийся кинематографист Лени Рифеншталь все это фиксировала.
И знаете, меня от всего этого тошнит. В 1936 году уже достаточно было известно про гитлеровскую Германию, — и все равно все поехали. И никакие победы чернокожего Джесси Оуэнса, как бы их ни представляли моральным торжеством гуманизма над нацистской идеологией, не могут искупить тот факт, что сотни спортсменов и тысячи зрителей со всего мира радовались жизни в стране, где уже было множество политзаключенных, существовали концлагеря и готовилась страшная война.
Строгие граждане в белых пальто потом еще смели осуждать Хелен Майер за то, что та вскинула руку, получая медаль, а ей пришлось оправдываться, что таким образом она облегчила положение своих родных, все еще находившихся в Германии. А то, что вся мировая общественность удовлетворилась включением одной еврейской спортсменки в сборную и снятием гнусных плакатов и, облегченно вздохнув, отправилась на праздник мира и спорта в Берлин, где уже евреев вытесняли из обычной жизни и заставляли носить желтую звезду, — провозвестницу будущего уничтожения, — это все неважно по сравнению с необходимостью дать спортсменам возможность посоревноваться. Они ведь столько времени готовились, нельзя их разочаровать.
И вообще, спорт — это одно, а политика — совершенно другое. Политика не имеет никакого отношения к рекордам, гармоничному развитию человека и радости жизни.
Интересно было бы посчитать, сколько человек из тех, кто в 1936 году соревновался в Берлине или приехал в нацистскую столицу, чтобы болеть за свою команду, в течение следующего десятилетия сгинули в огне мировой войны.
! Орфография и стилистика автора сохранены
